Бабка Поля Московская - Страница 110

110

Людка явственно вспомнила еще один такой одинокий день в комнате – этим летом они с мамой случайно остались одни на целые сутки! Бабушка уехала навестить сына Колю «с ночевкой», у отчима было дежурство.

Им с мамой никто не помешал сначала съездить на только что открытую ярмарку в Лужниках, купить там маме новые туфельки, а Людке – глиняную негритянку с синим пучком на голове, с глазками-синими бусинами и с красными выпученными губами, она почему-то сильно напоминала бабулю, когда та была в духе – а это редко случалось.

А ближе к вечеру удалось сходить на Центральный рынок за цветами.

И вот везде в комнате были расставлены по вазам, вазончикам и даже некоторым сахарницам и плошкам цветы – все, какие произрастали в середине лета, и такой был в их с мамой комнате чудный сладкий запах, что от счастья просто звенело в голове и хотелось почему-то плакать.

Мама и впрямь чуть не заплакала, когда раскрыла вечером обувную коробку, чтобы еще раз надеть новые туфельки – они с трудом застегнулись на сильно опухших усталых ногах.

Но решено было, что утро вечера мудренее – и они с мамой – о, счастье! – легли на мамин диван «поночевать» – а так Людка спала на одной кровати с бабушкой – выключили свет и включили телевизор, а там как раз вдруг показали передачу про реку Амазонку и огромных двенадцатиметровых анаконд – и лёвиков тоже показали! И тут уж Людка не выдержала и уснула на самом интересном месте.

Даже не успела попросить маму «покрутить огонёчек» в темноте – мама курила в этот раз в комнате, а тихий шелест высоких тополей в тишайшем переулке, разлет теплого ветра и тюлевых занавесок сливался в ту ночь с приглушенным великолепием джунглевых звуков из черно-белого телевизора – это был голос американской певицы Иммы Сумак…

…Когда бабушка наговорилась, наконец, с подружками своими – соседками бабой Настей и бабой Ниной – про «перьвого зятя своего Колю» и про встречу с ним внучки «в одинаре в Питере на вокзале» – отец провожал Людку до Москвы, а потом тем же поездом вернулся в Ленинград, где жил он тоже уже не один, а с какой-то тетей Ритой, которая прийти на Людкины проводы не смогла, так как ей стало очень плохо с животом – она, оказывается, вместе с отцом готовилась подарить Людке братика или сестренку – и к чему мне столько подарочков, недоумевала Людка, пусть бы жили бы мы все вместе в любой из наших коммуналок – но лучше в московской, родной, места бы всем хватило! – Людка так и спросила бабулю в лоб:

– Ба, а давай мы все – мама, папа, ты и все, и новая тетя Рита и может даже Боря этот – съедемся в одну квартиру, или в нашу, или уж ладно уж, вот к бабе Лизочке – а Инна Антоновна пусть в своей служебной в Москве поживет! И оба, кто родится, к ней пусть в ту квартиру пустую поедут – нет, мы их будем, конечно, навещать, а она с ними будет гулять целыми днями, чтобы те дома не орали – а то баба Настя сказала, что мне теперь и в школу пойти нормально не дадут – заорет младенчик ночами, тут уж и не уснешь.

Бабка Поля схватилась сначала за голову, а потом от смеха – за живот:

– Да, кыска ты моя белобрыска, вот никто ведь не научил, а уж какую коммунизьму развела в головенке своей соломенной, ой, уморила, ой, счас приду, в туалет только сбегаю!

А войдя вскоре в комнату, бабка с таинственным видом сказала:

– А знаешь, куда сегодня в гости мы с тобой пойдем, ни за что не догадаешь, потому ты с ними и не виделась никогда!

– Куда, Ба, куда – далеко?

– Ну вот закудыкала, нет, недалеко. На Кировскую, после магазина «Чайправление» три дома!

– А кто там живет?

– А тама твоя тетка двоюродная Маша с мужем и с твоими братьями троюродными теперь живет, вот кто! Недавно из-под Тулы переехали, муж ее, Орест Львович, большим человеком стал: как есть главный булгахтер на винзаводе, выписали их в Москву всем семейством – заслужил, воевал, орденов-медалей аж в ушах звон, в глазах блеск стоит!

– Ну надо же, и сколько же у меня теперь сразу братьев оказалось?

– А если бы не война – ты ее не знаешь, Бог миловал – так у тебя и дедов мно-о-го было бы, наши с Санькой братья все погибли, младший Мишка, средний Яшка, те холостые, старший Иван – он уж женатый был, Маруся его дочь, Петя самый старший в шпитале от ран скончался, в сорок третьем, детей так и не нажил со своей кралей, та все красоту свою берегла, до сих пор небось все бережет, да, Аким тоже – но тот в младенчестве помер, что это я… А у тети Маши твоей, к которой в гости пойдем, как есть-говорится семеро по лавкам. Семь сынов родила, мать-героиня, и никак не остановится – все до девочки хотят!

– Ба, да ну их. Давай не пойдем! Я что-то маленьких в колясках не люблю почему-то все больше и больше, а их там аж семь колясок! Еще обкакаются все, а нас заставят пеленки стирать!

– Вот дурья башка, эта Настька, опять девке все мозги проканифолила, вот зараза! Да ты что, кыска моя, этим ребятам уже – четверо сильно старше тебя. А пятый – твой ровесник Боря, а шестой и седьмой в детский сад уже пошли! А восьмым Маня беременна, думают тоже Машей назвать, если девочка будет…

– Ну вот еще, там еще один БО-РЯ! А вдруг мы с ним подеремся? Не хочу туда в гости, не нравятся они мне!

Но тут бабка Поля, как заправский знахарь и тонкий психолог, сообщила как бы невзначай:

– Ну и ладно, не ходи, сиди дома играй, я одна пойду. Я уж купила два кило сушек, два кило ирисок и пряников два кило – вот все гостинцы раздам, тебе ни пряничка, ни бараночки не отделю, раз ты такая упрямая.

Людка хмыкнула довольно ехидно:

– А я, Ба, мороженое больше всего люблю, ты что, забыла? Так что пряниками ты меня туда не заманишь, вот!

110