Девочка немедленно стала звать соседку Нюрой Васильевной.
«Да Анна я, Анна» – возмущалась Нюрка.
– «А тогда можно обращаться к Вам кратко – А. Вэ.?» – притворно наивничала Девочка, ведь Нюра явно не смотрела Республику ШКИД и не слышала про «Американскую Вонючку».
«Тилигентных» эта Нюра ненавидела страстно, но и таких, как она сама, из «простых», терпеть не могла. А уж «пацанву ихнюю – спиногрызов» – особенно.
Она считала себя полной хозяйкой в «своей» квартире, а тут взяли, да еще пять человек подбросили, причем, с двумя детьми, итак дышать нечем! – И она зимой распахивала кухонный балкон и «травила как тараканов» всех, кто вынужденно находился на кухне у плиты.
Первой слегла бабушка, с воспалением легких. Потом простудился маленький брат, хвостиком бегавший за бабулей по всей квартире.
Отчим не выдержал и однажды, правда, слегка подвыпив, пошел было «бить твари – Нюре морду», но та быстро пригласила знакомого участкового милиционера. Тот пригрозил 14-ю сутками ареста «в случАе мелкого хулиганства».
И отчим притих.
Мать нервничала, но тоже боялась Нюру.
Другие соседи съезжали один за другим, в квартире шел вечный «обмен», оставались жить только совсем уже горькие пьяницы или недавно отсидевшие в тюрьме, которым «грозил 101-й километр после первого же привода в ментовку».
Народонаселение коммуналки обладало скудными средствами и поэтому тряслось за каждую буквально копейку.
Некоторые даже за квартиру не платили во-время.
И тогда наступал Нюркин «звездный час». Это была песня! Ёе песня!
В конце каждого месяца Нюра рассчитывала квартплату – всегда сама и только она одна; никогда здесь, в ЕЁ квартире, не смел никто больше делать расчет «по очереди».
«Дело ясное, что дело темное» – ворчала бабушка.
Но Нюра, уперев руки в бОки, выступала на кухне, как Салтычиха, давя всех несогласных своим огромным животом. Её боялись и покорно вздыхали, замолкая. Униженно просили подождать…
– «А что Вы хОчете, что б я одна за вас за всех платила? Денег у их нету! Просто жить надо по-одному, живоглотов не плодить, да економить, тогда и денег занимать ни у кого не придется,» – втолковывала А.В. коммунальным беднякам.
И вот однажды Девочка увидела, что Нюра, взгромоздясь в коридоре на венский стул, что-то подкручивает в своем счетчике над дверью.
Потом у всех появились счета на рубли с копейками, трешки и даже пятерки, – у должников – и только у Нюры опять выходило меньше рубля.
Тогда Девочка из интереса решила проверить Нюркину «арифметику», вывешенную для оплаты на тетрадном клочке, наколотом на гвоздик над телефоном.
И вдруг обнаружила, что та, умножая ноль на 5 человек Девочкиной семьи, получает в итоге 50 копеек. Общая же сумма квартирных затрат не увеличивалась.
Поэтому Нюркин «полтинник» на деле оплатила бабушка.
Девочка подумала и постучала к Нюре в комнату.
Минуты три за дверью никто не отзывался, но шуршали бумажки.
Потом раздался некий звук, похожий на звяканье сдвигаемых ногой пустых бутылок, и вопрос через закрытую дверь: «Чево надо?»
Девочка громко сообщила: «Надо вернуть нам пятьдесят копеек!»
Тут соседка вышла, наконец, из комнаты и выпучила глаза: «Чево-чево?!»
Девочка попыталась указать Нюре на ее арифметическую ошибку в расчетах за электричество.
Причем, на пальцах – то есть если мы к нулю прибавим ноль и так пять раз, то и получится ноль, и что А.В. должна теперь вернуть зря уплаченные их семьей целых пол-рубля.
– «Ах, вы, сволочи, проститутки, научили вас грамоте на свою шею! нА вот тебе твои десять копеек и иди отсюда! Житья от их нету!» – и Нюра попыталась сунуть в карман школьного фартука Девочки почему-то гривенник.
Девочка отскочила как ошпаренная и заорала: «Да подавИтесь Вы всей своей мелочью сразу, и это сами Вы – старая сволочь!»
– «Почему это – старая?» – возмутилась Нюра, – «ах ты, хулиганка, и тебя в милицию сдам!!!»
На шум выскочила мать, сказала Девочке строго: «Быстро домой!», втащила дочь за дверь своей комнаты и зашипела: «Ты что, с ума сошла? Нашла с кем связываться! Да она какую хочешь гадость нам может сделать, ее обходить надо за версту, как помойное ведро без крышки!» – «Будет же ей крышка, этой гадине! Дождется, наконец!» – заорала Девочка и выскочила из квартиры, изо всех сил хлобыстнув дверью.
Дожидаться пришлось недолго.
Как будто нарочно, в тот же вечер Нюра, возвращаясь из магазина, который был прямо в их доме на первом этаже, ухитрилась-таки сильно «пострадать, не отходя от кассы». То есть, от лифта.
На ночь дверь квартиры, находившейся на самом чердаке под крышей, закрывали изнутри на здоровенную толстую цепочку.
Но у Нюры ночь начиналась с девяти часов вечера. И она в наглую вешала цепь на дверь в это время. Так что задержавшиеся где-нибудь допоздна соседи, открывая дверь своими ключами, вынуждены были дергать цепь и звонить в общий звонок, чтобы хоть кто-нибудь из живых проснулся и впустил их в квартиру.
Под этот трезвон в коридор, как на сцену, выплывала А. В., в мелких тряпочках-папильотках на почти лысой голове, в цветастом засаленном халате, из под которого торчал длинный, мятый и очень несвежий подол ночной рубахи, и начинала вопить про «отселение таких сволочей из столицы за аморалку».
И хотя даже в гостиницы посетителей пускали до 23 часов, все Девочкины соседи стремились быть дома вечером до девяти – из-за Нюркиного визга.
«Я вам тут всем устрою 41-й год!» – распиналась на кухне Нюра, помешивая здоровой палкой в тухлом баке с кипящим в щелоке бельем, заняв и залив всю плиту.